Разум и эмоции не противоречат друг другу, но иногда разум говорит одно, а эмоции при этом совершенно другие. Например, вы терпеть не можете брокколи (или, например, печень). Разум говорит, что это полезно. Вы даже можете прочитать научную статью, в которой говорится о пользе брокколи и печени. Но при этом эмоция отвращения никуда не уходит. Вы ненавидите эти продукты. В этом случае не обязательно есть какая-то скрытая причина нелюбви. Ведь у нас разные вкусы и, действительно, некоторые люди не любят какие-то продукты. Но может быть и другое. Например, в детстве вас насильно кормили наиполейзнейшим пюре из брокколи. Просто запихивали в рот ложку за ложкой, совершая над вами пищевое насилие. Вы все это забыли, потому психика оградила вас от травмирующих воспоминаний. Но при этом всякий раз, когда вы видите брокколи, вы ощущаете рвотный позыв. И будь эта брокколи миллион раз полезна, вы не можете ее есть.

Иногда мы помним факты такого психологического насилия, иногда они «стираются». Но наша память устроена таким образом, что нет ничего, что бы стиралось (забывалось) навсегда. Просто иногда часть информации оказывается недоступна для воспроизведения. И если мы на психотерапевтическом сеансе эту информацию «вынимаем». Открываем к ней доступ, то порой происходят открытия.

Я плохой отец? Иван и Диана

Иван и Диана пришли на консультацию из-за конфликтов, которые постоянно возникали в их семье. Точнее, конфликты появились с рождением малыша. Дело в том, что Иван категорически отказывался гулять с малышом. Он активно включался во всю деятельность дома: купал малыша, кормил, менял подгузник, убирал квартиру, ходил за покупками. Но как только речь шла о прогулках, то:

- Начинается шоу, - говорит Диана.
- Что значит «шоу»?
- Понимаете, он отказывается, увиливает, придумывает какие-то глупые отговорки, согласен делать все, что угодно, только не идти гулять с коляской.
- А как вы думаете, чем я могу быть вам полезна?
- Мне хочется, чтобы мы как-то разобрались, что вообще происходит, - говорит Диана.
- А я тоже же самое хочу. Я хочу понять, что со мной происходит, - говорит Иван.
- А что с вами происходит, Иван, когда Диана просит вас пойти погулять с малышом?

Иван молчит.

- Чепуха какая-то происходит. Он увиливает как может, мы ссоримся. А если он все-таки идет, то вечно что-то случается: то вещи теряет, то колесо от коляски отваливается.

Иван продолжает молчать.

- Иван, как вы думаете, это скорее связано с Дианой, с вашими отношениями  или это что-то личное, только про вас?
- Не знаю.
- Попробуйте прислушаться к себе.
- Наверно, личное.
- Вы пришли на эту встречу вместе. Иван, как вам кажется, в каком формате нам лучше продолжить работу?
- Это странно, но мне сейчас хотелось бы, чтобы ты, Диана, вышла. Вообще не понимаю, что со мной.

Диана легко соглашается подождать в холле и выходит. А мы продолжаем работать.

- Иван, я бы хотела предложить вам сейчас небольшой эксперимент.

Иван вопрошающе молчит, он ждет моего объяснения.

- Давайте сейчас создадим ситуацию, где вы на улице с коляской.

Иван морщится, прямо отвращение.

- Что бы могло сейчас выступить в качестве коляски?

Иван достает раскладной стул, берет гибкие палки, делает что-то типа ручки. Получается не слишком убедительно, но важны чувства, а не убедительность созданной коляски.

- Прошу вас сейчас встать рядом с коляской и прислушаться к себе.

Иван делает все, как я предложила.

- Что вы чувствуете?
- Я чувствую себя не как взрослый мужчина.
- А сколько вам лет сейчас?
- Года три.
- И вы катите коляску?

Тут Иван отталкивает от себя коляску.

- Какая глупая затея. Зачем мне как дураку стоять тут с этим дурацким стулом?
- Действительно. Зачем вам как дураку стоять.

Иван смотрит на меня.

- Что–то я не понимаю, что со мной происходит.
- Что вам хочется делать?
- Мне хочется кричать и плакать.
- Как будто вам три года?
- Ну вроде того.
- Попробуем еще раз?

Иван снова встает около коляски и как будто собирается двигаться с ней.

- Мне кажется, что сейчас что-то произойдет.

Я молчу, а Иван продолжает.

- Сейчас меня будут стыдить, ругать, насмехаться. Черт! Да! Я, кажется, вспоминаю!

Иван с силой пинает стул-коляску, стул (или «коляска») летит кувырком.

Иван смотрит на перевернутый стул, отпихивает его ногой, усаживается в кресло и начинает рассказывать.

- Я вспомнил. Когда вы спросили. Сколько мне лет. И я вспомнил себя маленьким. Я с мамой пришел на детскую площадку. Там гуляли детишки и с краю стояла коляска с куклой. Я побежал к ней и стал катать. Прямо помню, как мне понравилось это ощущение: держишься за ручку и катишь. Я радостно понесся с этой коляской по площадке и вдруг услышал голос: «Это для девочек, мальчики не катают коляски». А мне было так интересно, что я даже не обратил внимания на эти слова и продолжал бегать. И тут мама остановила меня. Она стала говорить что-то о том, что есть игрушки для мальчиков, а есть игрушки для девочек. Она говорила и тянула на себя коляску. А я молчал и крепко держал. Не отпускал. В конце-концов мама  все-таки вырвала у меня коляску и поставила на место. После этого я много раз приходил на площадку. Девочки катали коляски, я смотрел. И в голове крутилось, что нельзя, не для мальчиков. Я злился на девочек, на коляски, мне жутко хотелось подойти и разломать коляску. Но я был довольно-таки неагрессивным. Хотя нет, я был не неагрессивным, я был дисциплинированным.
- А сейчас что с вами?
- Мне жутко обидно и я злюсь на маму. Зачем она так поступила? Ведь ничего бы не случилось. Если бы я поиграл с этой коляской.
- А настоящие коляски только для женщин?

Иван искривляет губы. Это не улыбка, это проявление массы эмоций.

- Я совершенно забыл об этом случае. Но эта информация, получается, крепко сидела в моем подсознании. И у меня было стойкое отвращение к коляскам. Сейчас я чувствую это так. Я как будто бы подсознательно считал, что коляска – это удар по моей мужественности. А мне, конечно же, не хотелось быть немужественным.

Это всего лишь часть нашей встречи. Потому что потом мы с Иваном еще некоторое время работали с его отношением к мужественности. 

(с) Гусева Юлия, психолог